Недавно пациент, сперма которого оставляла желать много лучшего, задал мне прямой вопрос:
— Доктор, а какие гарантии, что при ЭКО моей жене введут именно мою сперму? У меня ведь все плохо, может быть неудача, а так ввели отличный материал — и ребеночек получился...
Вопрос ошарашил: раньше я на эту тему просто не думал. По моим представлениям это все равно, что спросить, каковы шансы на то, что в роддоме подменят ребенка. Однако, раз есть вопрос, нужен и ответ, ведь со стороны все может смотреться совсем не так, как изнутри, для человека знающего эту кухню.
Я могу представить себе два варианта развития событий: личная инициатива врача или политика лаборатории ЭКО.
Однако первый вариант не проходит по чисто техническим причинам. С момента взятия спермы и до введения ее в среду, содержащую яйцеклетку, у эмбриолога нет ни единой секунды, когда бы он остался наедине с материалом. Все время рядом врачи и медсестры, пациент, а в конце процесса — и женщина. При том эмбриолог постоянно чем-то занят, ведь сперму нужно обогащать, центрифугировать, обрабатывать, готовить к введению. Работы хватает, так что не до побочных занятий: на цыпочках подобраться к тайному термостату с «левой» спермой, достать, подменить, спрятать пробирки, шустро прошмыгнуть на законное место и приять чинный вид.
Опять-таки, тайных термостатов в лаборатории не бывает, а лишних пробирок со спермой днем с огнем не сыщешь.
Именно открытость, как ныне модно говорить — прозрачность процесса подготовки спермы и делает первый вариант настолько фантастичным, что его осуществление становится на одну ступень с тайной заменой мавзолея Ленина на муляж из пластилина.
Ну и другая сторона медали — а зачем? На кой (сами понимаете, что) эмбриологу такая катавасия? Либо это сумасшедший (что сомнительно), либо тайно мстящий именно данной паре (что сомнительно в квадрате).
Так что, по всем законам детектива, преступление невозможно, поскольку нет мотива.
Второй вариант, к сожалению, более осуществим, во всяком случае, технически. Правда, появляются проблемы со своевременной подготовкой спермы-заменителя, ее обработкой и хранением, но, имея на руках оборудование специализированной лаборатории, это затруднительно, но осуществимо. Вообще говоря, против организованной силы устоять гораздо сложнее, чем против энтузиаста-одиночки. Да и мотив может быть — в виде повышения процента оплодотворения (то есть реклама, а соответственно, и приток пациентов), личного обслуживания очень важного пациента, другие чисто политические причины.
Так что, по законам жанра, есть и мотив, и возможности, и средства для совершения преступления. Нет лишь одного — логики. Представьте себе преступника, который совершает преступление, оставляя следы, которые могут быть обнаружены в любой момент на протяжении многих лет, а сам при этом преспокойно сидит дома, не думая скрываться. Это преступник?
Если у родителей, прошедших процедуру ЭКО, появляются сомнения, они, не говоря худого слова, заявляются в соответствующее медицинское заведение, сдают по паре клеточек от себя и ребенка — и через 10 дней получают точный ответ: наш или подменный.
Стоит овчинка выделки? Заменять, метаться, хитрить, хотя гораздо проще технически и спокойнее морально должным образом позаниматься с той спермой, которую выдал пациент.
Так что вывод очень прост: можно добывать золото из морской воды, но проще из месторождений на суше; можно подменить сперму при ЭКО, но проще обойтись без этого.
P.S. Врачи, с которыми я целенаправленно заводил разговор о том, возможна подмена или нет, удивлялись, им эта мысль явно не приходила в голову.
Юрий ПРОКОПЕНКО
